Как в Сибири живут бывшие заключенные

...- рассказывает мне президент благотворительного фонда «Возвращение» Алексей Пруткин по дороге в крестьянско-фермерское хозяйство «Егор» в верховьях Кручины. - А у нас там нет ни сторожей, ни охранников, ни проволоки колючей. Просто нормальные люди. Живут, работают. Конечно, нельзя сказать, что освободились из мест лишения свободы, приехали - и стали ангелами с крылышками и нимбами порхать над лесопилкой. Нет. Но нормальные люди.***

По новой новотроицкой трассе мы доезжаем до деревни Ильинка. Там пересаживаемся в уазик-таблетку - легковушке по раздолбанной дороге не проехать - и два с лишним часа мотаемся по нему вверх и вбок. Разговаривать уже не приходится: с нами Руслан, который четвёртые сутки как освободился с «пятёрки» - ИК№5 в Антипихе, и которому «незачем знать всю кухню реабилитации».

Руслан спрашивает разрешения покурить и задумчиво поглядывает на мой огромный красный блокнот. Отвечает охотно: «О фонде узнал из брошюры. Да и там вообще знают... Сам киевский. Пол-России объехал». Через два часа он подаст мне, прыгающей из уазика, руку и застенчиво улыбнётся как своей. Других он пока не знает.

- Воришка, - кивает на него Алексей Фёдорович. Единственный - уже знаю я. Большинство подопечных фонда - люди, совершившие преступления против личности: убийцы, грабители.

- Спрашиваете статью?

- Такой пункт, да, есть в договоре. Внутренне знаешь, чего от человека ожидать - на всякий случай. А вообще никто никого ничем не попрекает. Сроки кончились.

Сроки кончились, а жизнь продолжается. Вот у одного из домов крутится ветряк с вырубленными топором лопастями, в ветер обеспечивает 12-вольтную лампочку - электричество тут, конечно, дизельное. Вот колышется над летней столовой триколор. По линялым полоскам видно, что колышется давно. За пять лет через это место - бывшую охотничью заимку какого-то Егора, позже - старательскую артель, а теперь крестьянско-фермерское хозяйство «Егор», в котором работает фонд «Возвращение», прошло более 80 человек, «попавших в трудную жизненную ситуацию».

...На прежнее место жительства после освобождения возвращаться не хочу, так как моя мама в письмах мне пишет, что в г.Борзя делать нечего, работы нет, да и специальности у меня нет никакой, а без специальности сейчас никуда не берут, да ещё и судим вдобавок, друзья мои всё пьют, гуляют, короче, бездельничают. Я же после освобождения хочу начать новую жизнь, работать и не повторять прежних ошибок. Мне 24 года...

Шесть домиков у пяти искусственных озёр издалека похожи на вахтовый посёлок. Но в одном из будущих озёр строится домик на воде - в японском стиле. Заходишь в двери, которые не запираются на замки, и видишь основательно сложенные печи: под 50 градусов зимой - обычное дело. На стенах - картины. Местные художники, показывают мне. Рамки тоже ручной работы - в стиле нард, шахмат, чёток, на заказ привозимых из колоний, но летом и осенью рисовать некогда. 80 гектаров пахотных земель, два табуна лошадей, коровы, козы, кролики, сено, пилорама...

- Есть ли понятия? Нет. Но считаться с этим определённым кодексом поведения надо. Отсидел человек 26 лет... или даже 10, и если ему не положено с кем-то за руку здороваться или за одним столом сидеть - он и не будет никогда. А паханов нет, не бывает. Начальник один - бригадир.

«Я стараюсь не напоминать, кто они были, и показать, что они просто люди, - говорит бригадир Булат Рахимович, который знает каждого по отчеству. - Вот пришёл человек - шесть лет отсидел в крытой. Строит конюшню. Я никогда не напоминаю о прошлом: «Молодец, умеешь».

В перспективе фонд видит «Егор» маленьким «посёлочком» - человек на 50. Больше не надо, больше - понадобятся дополнительные структуры, чтобы поддерживать порядок. А так - начинают оформляться в бригады механизаторы, лесорубы, животноводы. Озёра зарыблены осетром, пелядью, сазаном, лещом, щукой. Строится конюшня и коровник, перекрываются крыши. Обустраивает свою половину дома семейная пара. Таких за время работы фонда было четыре. Все они, потренировавшись строить домашний очаг, уехали.

...Я могу обучать лошадей, вязать сбрую, то есть упряжь, с 1983 года у меня стаж на тракторах, вальщик леса, стропальщик, люблю природу. Если вас интересуют такие люди - напишите. Если я приеду с женщиной - как у вас с жильём, какая есть техника....

Оля - повар. Готовит на всех, сама печёт хлеб. Раньше ходила за кроликами, теперь поднялась до общепита. Худенькая, бледная, свежевыкрашенные тёмные волосы, не дашь и 30-ти. «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью». В «зимней» столовой, куда переехали только сегодня, оглушительно пахнет борщом, вешают сшитые занавески, на стенах - книжные полки. Увидеть «Калину красную» было бы слишком неестественным: «За всё надо платить» Марининой и «На улице Мира» - про пионерское детство.

Детство шестилетней Ульянки не пионерское. Странное, прямо скажем, детство. В странном для ребёнка месте. Деловито представляется: «Ульяна». Задирает голову с белобрысыми косичками, хлопает на нас серьёзными глазами на нас:

- Никто тебя не обижает здесь? Дают дядьки конфетки?

- Дают.

- Ну и правильно. Им, дядькам-то, тоже хочется, чтобы своё было. Потетешкаться. Ну а ты кроликов-то кормишь?

- Кормлю. Посуду помогаю тёте Оле мыть.

- Картошку копала, - подсказывает мама.

- Ну, это-то ты смотри, а то они на тебя всё свалят. Сами делать не будут. Так что, скажи - я ещё маленькая.

С мамой и папой ещё маленькая Ульяна приехала сюда из Тасея. Для тех, кому некому податься, одно из основных условий - работай. Через два месяца человек начинает получать зарплату - от пяти тысяч рублей. Запрещено употреблять алкоголь и наркотики, носить оружие, включая холодное, самовольно оставлять территорию, драться и отказываться от выполнения работ. В противном случае договор расторгается - довезут до города: живи сам. Алкоголики, бомжи, инвалиды, наркоманы - дети «больших» родителей... Если есть места - никому не отказывают. Но мест нет.***

Этот центр реабилитации вчерашних и прошлогодних зеков, созданный на границе Тунгокоченского, Карымского и Читинского районов - единственный в России. Все прочие подобные учреждения работают под патронатом религиозных организаций. В Забайкалье ничего подобного нет вообще. Бывший кардиолог Алексей Пруткин, уволившись из клинички и краевого Минсоцзащиты, переключился на лечение «болячек социальных»:

- Есть такая притча: попал человек в рай, и видит - всё, как в обычной жизни, там. Ничего райского, но все довольные, счастливые, радостные. Ему стало интересно - а как в аду? Смотрит, а там то же самое. Всё, как в обычной жизни, но все злые, раздражённые, недовольные. Почему, спрашивает, ведь всё одинаково? - А в аду они думают, что в раю лучше... Рецидив же происходит достаточно быстро... Человек вышел - ошалевший, связи семейные - утрачены, социальные - тоже. Он элементарно не знает, как в супермаркете расплатиться. Его агрессивно воспринимает общество, хочет выдавить, боится, он этот страх чувствует. Кроме того, начинать с нуля всегда сложно, а тут все одинаковы. Завидовать некому, делить нечего, валенки зимой одинаковые...

После освобождения пытался трудоустроиться, сначала по той специальности, что освоил в колонии, откровенно говоря, не очень уж она и востребована, позже на другие вакансии: начиная от менеджера по рекламе и работе с клиентами, распространителем продукции довольно-таки сомнительной компании и заканчивая проявщиком фотографии, даже администратором ночного клуба и то проработал около двух месяцев. Таким образом, прошёл год, но у меня так и не получилось адаптироваться к тому социуму, что не видел пять лет. В результате, вновь заключение.

В момент основания фонда «Возвращение» негласными консультантами были люди, имеющие отношение к этой субкультуре и не понаслышке знающие, как трудно вернуться.

- Подавляющее большинство людей сидит в тюрьме за дело. И по истечении срока, безусловно, должен быть определённый элемент изоляции от общества. Особенно сразу. Дайте человеку очухаться.

Приезжают в «Егор» по одному, по двое. Руководство фонда никогда не идёт на то, что отправить туда сразу нескольких человек. Четыре, к примеру, уже слишком много, может сформироваться неформальное объединение.

Вопрос, не задать который было нелепо, крутился у меня на кончике языка с утра: «Зачем вам это надо?».

- Для меня это возможность применить полученные ранее знания и опыт... - говорит Алексей Фёдорович. - Доказать, что я могу, что у меня получается, что я что-то хорошее делаю. Есть, конечно, и другие причины: для главы «Егора», к примеру, это решение проблемы кадров - достаточно дисциплинированных, приученных к распорядку дня, ценящих, когда с ними говорят по-хорошему.

Хозяйство не сказать что самодостаточно - наоборот, продавая мясо, лесоматериалы, веники, еле-еле получается отбиваться по нулям. Пока не начали приносить выгоду озёра, но пока и не построили спортзал. Баню новую вот - строят, пахнет в «Егоре» свежей стружкой. Предпринимателей, по которым ходят представители фонда, сразу предупреждают: «Денег - не надо. Если есть - макароны, перловка, цемент...»

Чтобы в течение трёх-четырёх лет укрупнить центр реабилитации до 50 человек - надо 2 (два, д-в-а) миллиона в год, но в краевую программу «Социальная реабилитация и адаптация лиц, освободившихся из мест лишения свободы (2010-2014 годы)» «Возвращение» не включили.***

Список людей, которые приезжали посмотреть на работающий центр, впечатляет. Епископ Евстафий, первый заместитель министра социальной защиты Александр Пакулов, спикер заксобрания Степан Жиряков, возглавлявший тогда только региональное отделение «Единой России», и руководитель аппарата ЕР Дмитрий Кочергин, министр сельского хозяйства Горголло, вице-премьер краевого правительства Алексей Кошелев...

Выступал Пруткин даже на профильном комитете заксобрания. «Скажем так, - кхмыкает он, - меня выслушали... И никто, понимаете, никто из приезжающих не сказал, что то, что мы сделали - плохо или неправильно. Все жмут руку, говорят: «Два миллиона! Да это же копейки! Святое дело!». И уезжают. И ничего не делается». Кошелев, правда, распорядился выдать сельскохозяйственный кредит. Очень выручило.

Принять долгосрочные программы регионам поручил президент страны Дмитрий Медведев. Забайкальский велосипед к тому времени был изобретён, но в программу не помещался.

«Возвращение» обратились к губернатору и не получили ответа. Потом - к главному федеральному инспектору по Забайкальскому краю Баиру Жамсуеву. Оттуда письмо ушло снова на губернатора, спустилось в министерство соцзащиты, в «Егор» приехал заместитель министра, сказал, что, безусловно, ничего похожего власти сделать не в состоянии. После этого «Возвращение» получили очень недвусмысленный ответ Минсоцзащиты от том, что государство в фонде «Возвращение» не нуждается.

По словам Алексея Пруткина, львиная доля денег в программе - 73 из 80 миллионов - предусмотрена на капитальный ремонт и улучшение материально-технической базы сохондинского дома-интерната для престарелых и инвалидов. Многие вещи в программе, утверждает Пруткин, - просто являются функциональными обязанностями Минсоцзащиты, в которые странно вбухивать программные деньги. Многие, как помощь в поисках работы, носят декларативный характер.

- Какое отношение к реабилитации имеют инвалиды-хроники из сохондинского интерната? - недоумевает он. - При этом суммы не сопоставимые: 80 миллионов и два. Остальные деньги по задумке должны расходоваться на деятельность центра временного - одномесячного - пребывания освободившихся из мест лишения свободы, помощь в поиске работы. Хорошо, где жить потом? У нас же закрывается проблема предоставления жилья, которую в настоящий момент не решить государству. Нельзя сказать, что у нас все гладко. Бывает, спёрли солярку, добежали восемь километров до ближайшего кордона, поменяли на спирт. Бывает. Они честно говорят: «Пусти нас в город - мы накосорезим». Они понимают. А люди, которые пишут программу - не понимают.

Один очень самодостаточный человек, член общественной палаты, когда я к нему обратился, спросил: «Сколько там народу у вас?» - «Порядка тридцати» - «И что, из-за тридцати человек надо шум поднимать?».

- Это те 30 убийц, насильников, грабителей, которые сегодня не ходят по Чите», - смотрит прямо в глаза Алексей Фёдорович. - Куда их денешь?

...Я у вас работал в 2005 году трактористом, когда ещё Кузнецов был начальником участка. Потом в 2006 году работал. В июле я уехал, потом меня посадили, я хотел после этого к вам приехать на базу, но мне сказали, что вы уже не набираете на работу на участок. Вот, прочитал газету, вы уже и озеро открыли, когда я был, только собирались открывать. Вы, наверное, меня не помните, а я Вас помню.

(В тексте использованы фрагменты писем, приходящих в фонд «Возвращение»)