Социолог Наталья ТИХОНОВА: “В нашей модели общества нет места простому человеку”
Самая глубокая в мире пропасть — та, что пролегает между богатыми и бедными. Отсюда бунты, бессмысленные и беспощадные, призывы к пролетариям всех стран объединяться. Впрочем, современным буржуа в России совсем не обязательно прятать свои дворцы за высокими заборами. Как показывают результаты социологических исследований, “дорогие россияне” вполне терпимы к чужой собственности. Еще опросы респондентов свидетельствуют, что политическим партиям они не верят, а жаловаться на беспредел чиновников предпочитают сразу… в ФСБ!
О таинствах нашего экономического бытия мы беседуем с Натальей ТИХОНОВОЙ — доктором социологических наук, профессором, заместителем директора Института социологии РАН. Она одна из немногих ученых, кто знает о нас больше, чем мы сами.
— Наталья Евгеньевна, вопрос на засыпку: хорошо или плохо мы живем?
— С одной стороны, казалось бы, хорошо. Доходы растут, это факт. Богатые, правда, богатеют быстрее, но и у бедных тоже потихоньку поднимается прожиточный уровень… Однако жизнь легче не становится. Приходит сознание, что та модель общества, которая сложилась, сложилась если не навсегда, то очень надолго. И в ней места простому человеку практически нет.
Раньше материальные трудности воспринимались нами как временные — помните знаменитые ельцинские слова: “Сначала будет плохо, а потом — хорошо!” Переход состоялся, жертвы принесены, но что стало-то? Это и есть то “хорошо”, ради которого приносились жертвы?
В материальном плане люди довольны в большей степени. А вот относительно своего положения в обществе... Растет ощущение, что они социальные аутсайдеры, появляется глухой неперсонифицированный протест.
Во времена Ельцина многие были недовольны конкретно им, поскольку его “перестройка” для большинства населения была неприемлема. Модель, которую декларирует Путин, соответствует нашим ожиданиям. Однако между декларацией и реальностью — дистанция огромного размера. Это и вызывает глухой протест.
— Но откуда ноги растут?
— Если говорить о линиях напряжения в обществе, то в первую очередь это социальное неравенство разных слоев населения. Например, в Москве доходы 10% богатых превышают доходы 10% бедных в 41 раз. Такого нет даже в Латинской Америке.
— Позвольте не согласиться! По официальным данным, в России этот разрыв составляет 15 раз, по неофициальным — все 20. Но это же смешно! Оставим в покое олигархов, возьмем просто состоятельных людей. Пенсионер получает 2,5 тыс. руб. пенсии. Если 2,5 тыс. умножить на 20, получается, что самые богатые зарабатывают 50 тыс. руб. в месяц. Но я знаю деятелей, которые в месяц получают по 50 тыс. долларов, и они далеко не самые преуспевающие в России. Как считаются наши доходы?
— Действительно, эти цифры часто получаются лукавым образом. Берется средний доход семьи: не зарплата, а доход. В него входит полученный в подарок телевизор, дотации на квартиру или бесплатные лекарства, и даже стоимость картошки, которую на своем земельном участке выращивает гражданин. В общем и целом суммарный доход получается немаленький, хотя ничего общего с реальным он, конечно, не имеет. Не менее распространенный вариант — считать “по расходам”, хотя проедаемые сегодня запасы часто “припасены” еще много лет назад.
— Тогда неудивительно, что с высоких трибун говорят про постоянное повышение уровня благосостояния россиян, их покупательной способности. Но как донести до Кремля объективную информацию?
— Я не раз сталкивалась с тем, что высшие органы федеральной власти заинтересованы в получении такой информации. Так, например, я знаю, что премьер-министр М.Фрадков хотел бы получать сведения из разных источников, в т.ч. из наших докладов. То же самое могу сказать про Юрия Лужкова и Сергея Миронова. Но получается забавная ситуация. Чтобы систематически иметь достоверную, не однобокую информацию, одной доброй воли недостаточно. На исследования нужны большие деньги. А вся система общественного мониторинга сложилась так, что органы федеральной и московской власти уже не один год обслуживаются одними и теми же, иногда не самыми квалифицированными социологическими центрами. Поскольку они очень боятся потерять источники финансирования, то работают по принципу “чего изволите?”, совершенно не понимая, что властям часто нужна объективная, а не ангажированная информация.
Даже когда властные структуры что-то очень желают предпринять, первое, с чем сталкиваются, — с собственным бюрократическим аппаратом. Что-то нужно делать и с ним, и с каналами объективной обратной связи.
— Вернемся к социальному расслоению…
— Почему этот дециальный коэффициент (соотношение 10% самых богатых и 10% самых бедных) широко используется во всем мире? Самая богатая прослойка людей в развитых государствах за последнее время резко расширилась, там просто огромное количество миллионеров. К тому же увеличилась и численность чрезвычайно высококвалифицированных наемных работников (как менеджеров, так и профессионалов), и соответственно их зарплата. Словом, там “высшие” слои составляют 12—15%, а в России всего 2—3%.
Как видите, у нас ситуация качественно иная, и сравнение доходов верхнего и нижнего децилей практически ничего не дает. Когда мы берем децильный коэффициент на Западе, то эти 10% представляют собой сравнительно однородную группу, у которых доходы примерно одинаковы. В России же верхние 10% можно поделить на две, а то и три категории: 2—3% — это действительно богатые люди...
— А остальные 7—8%?
— Мы специально занимались этим вопросом, я могу описать, что имеет “серединка” этой десятки, та, которая на уровне 95-го процента. Живет в панельном 16-этажном доме в 3-комнатной квартире площадью 75 кв. метров на троих. Имеет 12 предметов личного пользования: холодильник, видеомагнитофон, автомобиль, пылесос, стиральную машину, компьютер, музыкальный центр, кухонную и т.п. бытовую технику.
То есть ничего “эдакого”, сверхъестественного нет. Нет посудомоечных машин, кондиционеров — все это начинается с 97—98-го процента. Как видите, не бог весть какой уровень жизни. 5 видов платных социальных услуг: ребенок ходит в музыкальную школу, семья может себе позволить обращаться по мере необходимости к врачу, в свободное время сходить в кино или в кафе, съездить куда-нибудь в отпуск хотя бы раз в два года.
И когда для выяснения дохода верхней “десятки” 95-й процент начинают выравнивать с 98-м, где баснословные доходы, личные яхты, заводы, газеты, пароходы, поля для гольфа, мы в прямом смысле получаем среднюю температуру по больнице. Смысл этот децильный коэффициент, как инструмент анализа, теряет, его сложно рассматривать как содержательный показатель.
— Это по России, а какая ситуация по Москве?
— Самые богатые люди обитают в столице, поэтому те, кто “застолбился” на 95-м проценте по России, в нашем городе оказывается примерно на 75-м проценте. При этом верхние 20% в Москве очень растянуты по уровню благосостояния. И если где-нибудь в Пензе человек, купивший квартиру за 200 тыс. долларов, считается уже магнатом, то в Москве за эту сумму мало что приобретешь.
Казалось бы, денег в верхней четверти москвичей достаточно много, но эти люди даже часто не догадываются, что они относятся к верхушке “среднего класса” — ведь над ними огромная надстройка социального неравенства, глубочайшей социальной дифференциации. И у них реальное ощущение, что они социальные аутсайдеры. Их, например, мучает вопрос: почему такой разрыв в доходах наемных работников, если уровень квалификации достаточно близкий. Что здесь влияет — связи, допуск к нефтяной трубе или еще что-то?
— А как наше общество относится к пропасти в доходах?
— Малообеспеченность, бедность и нищета — понятия в России весьма условные. Впрочем, как и рассуждения о богатстве. Не зря ведь бытует пословица: у кого-то щи пустые, а у кого-то жемчуг мелкий. Например, наличие в семье цветного TV не говорит ни о чем. А вот его отсутствие говорит о многом. К неравенству в доходах мы относимся достаточно толерантно, если источники неравенства легитимны. Многие считают, что разрыв в зарплате директора предприятия и среднего рабочего должен составлять 4—5 раз. А уровень бедности должен быть вдвое ниже, чем средние доходы. Т.е. зарплата директора в 8—10 раз может превышать уровень бедности, тогда все будет тип-топ. Кстати, это тот норматив, который соответствует многим развитым странам.
— Социологи анализировали другие причины недовольства граждан, эти “гроздья гнева”?
— Как я уже сказала, люди чаще недовольны не своей зарплатой, а местом в обществе, системой, в которой чудовищное неравенство доходов не объясняется абсолютно ничем. Это касается и межотраслевого неравенства. Взять уборщицу, бухгалтера или секретаря — они есть абсолютно везде. Ну так вот, различие зарплаты в разных отраслях может быть свыше 20 раз. Уборщица в сельском клубе и уборщица в “Газпроме” — обязанности близкие, но зарплата, как нетрудно догадаться, разная. Легитимно ли это, если уборщица в “Газпроме” получает больше директора школы? Население такие перекосы воспринимает как издевательство.
— Значит, и доходы растут, и протестного потенциала на улицах нет, а у нас в умах разброд и шатание? Так получается?
— Люди еще готовы мириться с тем, что они живут достаточно скромно. Ведь мы часто сами не хотим особенно “напрягаться”, чтобы жить лучше, — такая жизненная мотивация пока еще не из нашей культуры. Для многих главное, чтоб их, как говорится, не трогали, оставили в покое. Однако при этом гражданам обязательно надо, чтоб:
если ребенок захочет чего-то добиться в жизни и готов для этого приложить усилия, то он смог, что называется, “выбиться в люди”; если они сами захотят того же, чтобы для этого существовали хоть какие-то объективные возможности.
Когда в 90-е годы была очень сложная ситуация, роль буфера сыграли открывшиеся каналы восходящей социальной мобильности — своего рода “социальные лифты”. Появилось много вакансий для людей высококвалифицированных, они начали делать карьеры и состояния. Полностью поменялась работа в банках, переформировались бухгалтеры — это уже не прежние счетоводы. Риэлторские, консалтинговые и другие фирмы возникали из ниоткуда, и те, кто хотел изменить свою жизнь, сделали это.
Что имеем сейчас? Новые профессиональные структуры в экономике сформировались, и эти сегменты не расширяются. Значит, этот канал захлопнулся. Там работает молодежь, а подрастающее поколение своего места под солнцем найти не в состоянии. Частично этот сегмент сохранился еще в Москве, но сюда едут со всей страны, на рынке труда образуется демпинговая ситуация, падают зарплаты…
С другой стороны, малый бизнес как канал для повышения уровня благосостояния тоже закрылся, “входной билет” туда резко подорожал. Если раньше можно было раскрутиться с 5 тыс. долларов, а иногда и с 500, то сейчас меньше чем с 50 тыс. “баксов” нечего даже пытаться. При этом никаких гарантий на будущее — прессинг чиновников на местах растет, так же как и бесправие простого человека.
— Но что делать? Традиционный русский вопрос. Кому жаловаться?
— Спросите что-нибудь полегче! Раньше на рядовых чиновников можно было жаловаться в райисполком, на райисполком — в райком, на райком — в обком и так до самого комитета партконтроля. Свою роль играли органы печати, телевидение… Сегодня СМИ утратили организаторскую функцию, и жаловаться некому. Идти в суд, как предлагают властные структуры? Для нас это непривычно. Да и если все мы хлынем в суды по своим большим и малым “болячкам”, им мало не покажется, они и без того захлебываются в уголовных и гражданских делах. Система просто остановится в параличе.
Получается парадокс: все вроде бы улучшается, но у людей растет недовольство, ощущение “что-то не так, не за то боролись”. И реальных инструментов повлиять на ситуацию у людей нет. Партиям они не верят, в системе органов госвласти нет контрольных комитетов, куда можно было бы жаловаться. Говорят, в 2006 году больше миллиона жалоб поступило... в ФСБ! Представьте, насколько людям некуда жаловаться на беспредел, если они обращаются в ФСБ!
— Да, пессимистическая картина… А мы говорим про долгожданную стабилизацию!
— Это новая ситуация даже по сравнению не с советскими годами, а по отношению к реалиям 90-х годов, когда каждый еще жил надеждой.
* * *
— Кстати, нынешняя городская беднота отличается от советской? И была ли в то время беднота?
— Беднота была, но она называлась малообеспеченным населением. Однако бедные в то время имели доходы, которые позволяли им не быть социально исключенными из общества. Они, допустим, не ходили по ресторанам, но их дети учились в школе, имели те же жизненные шансы, что их товарищи из более обеспеченных семей.
Когда произошла либерализация цен с одновременной конфискацией денежных вкладов, большинство населения, если сравнивать со старыми нормативами, оказалось за чертой бедности. Государство отреагировало тем, что изменило черту бедности. Это позволило тех, кто раньше считался бедным, перевести в разряд малообеспеченных, а тех, кто оказался в состоянии глубокой нищеты, рассматривали как бедных.
Методика расчета прожиточного минимума до сих пор такова, что мы не вышли на советские стандарты. Не помню точно, но уж тогда на мужчину в год не полагалось по 2 пары носков и по три пары колготок на женщину, как сейчас. Или когда для пенсионеров закладывается по 4 яйца в неделю, а для них, по медицинским соображениям, больше 2 недопустимо. Но яйца дешевые, что само по себе снижает стоимость потребительской корзинки. Легче набрать калории за счет яиц, чем, допустим, включая в рацион лишних 100 граммов мяса.
В общем, глубина бедности резко усилилась. Появились люди, которые живут в такой нищете, какая реально в Советском Союзе и массовым слоям населения не снилась: ветшает имущество, в негодность приходит бытовая техника, у людей начинает ухудшаться здоровье — а это дополнительная статья расходов. Начинается порочный круг или снежный ком, как хотите.
Люди теряют привычные социальные контакты. Сначала им помогают из жалости. Потом они начинают надоедать и раздражать, от них шарахаются, как от заразных. После того как меняется среда общения, наступает переход “в другое сословие”, начинается маргинализация, “опускаются руки”. Сами респонденты на вопрос “что такое бедность?” часто отвечают: “Бедность — это потеря завтрашнего дня”. Хотя, казалось бы, должны говорить, что бедность — когда ребенку ботинки не на что купить, чтобы ходить в школу, или когда нет возможности починить сломавшийся телевизор.
Мы детально изучали эту среду. Многие делали акцент на психологическое состояние: “Бедность — это когда руки уже опустились”. “Бедность — когда потухшие глаза и ни во что не веришь…”
Мой совет: можно быть ситуационно бедным, но нельзя оставаться в бедности долго, в этом случае неизбежна маргинализация и переход в качественно иную категорию — социально исключенных. Известны даже сроки, в течение которых человек скатывается на самое дно жизни: 5—7 лет. По Виктору Гюго, это уже отверженные, в силу разных обстоятельств они вне общества, выброшены из него. У нас это большая часть населения, около 15—17%.
— Не думал, что их так много. А каков процент просто бедного населения?
— По данным Госкомстата, около 30 млн. человек. По Москве мы специальных исследований не проводили. Думаю, процентов 15 наберется. Есть несколько характерных особенностей, одна из них — опережающая динамика ухудшения положения по отношению к остальным слоям населения. Условно говоря, в серединке нашей вертикали, на 50-м проценте населения, четверть опрошенных будет говорить, что положение улучшилось, еще четверть — что ухудшилось, а 50% — что оно осталось стабильным. Но если, к примеру, 40% в какой-то группе говорят, что положение ухудшилось, 50% — что оно такое же скверное, как было, и только 10% считают, что дела у них поправились, — это и есть опережающая динамика ухудшения.
По России людей, находящихся в такой ситуации, 35—38%. 20% из них безнадежно бедные, а 15—18% — вполне нормальные люди, работающие, семейные, достаточно образованные, словом, никакие не маргиналы. Стечение обстоятельств и еще неверная государственная социальная политика поставили их в такие условия. У нас ведь рождение второго ребенка в семье (особенно если родители, скажем, бюджетники) может поставить папу и маму на грань выживания. Хотя такого не должно быть в принципе. Но в России это происходит, хотя, надеюсь, в связи с принятием нового курса демографической политики и повышением размера пособий на детей эта ситуация исправится.
— Наверное, мы родились не в то время?
— Возможно, но, как сказал поэт, времена не выбирают, в них живут и умирают...
О таинствах нашего экономического бытия мы беседуем с Натальей ТИХОНОВОЙ — доктором социологических наук, профессором, заместителем директора Института социологии РАН. Она одна из немногих ученых, кто знает о нас больше, чем мы сами.
— Наталья Евгеньевна, вопрос на засыпку: хорошо или плохо мы живем?
— С одной стороны, казалось бы, хорошо. Доходы растут, это факт. Богатые, правда, богатеют быстрее, но и у бедных тоже потихоньку поднимается прожиточный уровень… Однако жизнь легче не становится. Приходит сознание, что та модель общества, которая сложилась, сложилась если не навсегда, то очень надолго. И в ней места простому человеку практически нет.
Раньше материальные трудности воспринимались нами как временные — помните знаменитые ельцинские слова: “Сначала будет плохо, а потом — хорошо!” Переход состоялся, жертвы принесены, но что стало-то? Это и есть то “хорошо”, ради которого приносились жертвы?
В материальном плане люди довольны в большей степени. А вот относительно своего положения в обществе... Растет ощущение, что они социальные аутсайдеры, появляется глухой неперсонифицированный протест.
Во времена Ельцина многие были недовольны конкретно им, поскольку его “перестройка” для большинства населения была неприемлема. Модель, которую декларирует Путин, соответствует нашим ожиданиям. Однако между декларацией и реальностью — дистанция огромного размера. Это и вызывает глухой протест.
— Но откуда ноги растут?
— Если говорить о линиях напряжения в обществе, то в первую очередь это социальное неравенство разных слоев населения. Например, в Москве доходы 10% богатых превышают доходы 10% бедных в 41 раз. Такого нет даже в Латинской Америке.
— Позвольте не согласиться! По официальным данным, в России этот разрыв составляет 15 раз, по неофициальным — все 20. Но это же смешно! Оставим в покое олигархов, возьмем просто состоятельных людей. Пенсионер получает 2,5 тыс. руб. пенсии. Если 2,5 тыс. умножить на 20, получается, что самые богатые зарабатывают 50 тыс. руб. в месяц. Но я знаю деятелей, которые в месяц получают по 50 тыс. долларов, и они далеко не самые преуспевающие в России. Как считаются наши доходы?
— Действительно, эти цифры часто получаются лукавым образом. Берется средний доход семьи: не зарплата, а доход. В него входит полученный в подарок телевизор, дотации на квартиру или бесплатные лекарства, и даже стоимость картошки, которую на своем земельном участке выращивает гражданин. В общем и целом суммарный доход получается немаленький, хотя ничего общего с реальным он, конечно, не имеет. Не менее распространенный вариант — считать “по расходам”, хотя проедаемые сегодня запасы часто “припасены” еще много лет назад.
— Тогда неудивительно, что с высоких трибун говорят про постоянное повышение уровня благосостояния россиян, их покупательной способности. Но как донести до Кремля объективную информацию?
— Я не раз сталкивалась с тем, что высшие органы федеральной власти заинтересованы в получении такой информации. Так, например, я знаю, что премьер-министр М.Фрадков хотел бы получать сведения из разных источников, в т.ч. из наших докладов. То же самое могу сказать про Юрия Лужкова и Сергея Миронова. Но получается забавная ситуация. Чтобы систематически иметь достоверную, не однобокую информацию, одной доброй воли недостаточно. На исследования нужны большие деньги. А вся система общественного мониторинга сложилась так, что органы федеральной и московской власти уже не один год обслуживаются одними и теми же, иногда не самыми квалифицированными социологическими центрами. Поскольку они очень боятся потерять источники финансирования, то работают по принципу “чего изволите?”, совершенно не понимая, что властям часто нужна объективная, а не ангажированная информация.
Даже когда властные структуры что-то очень желают предпринять, первое, с чем сталкиваются, — с собственным бюрократическим аппаратом. Что-то нужно делать и с ним, и с каналами объективной обратной связи.
— Вернемся к социальному расслоению…
— Почему этот дециальный коэффициент (соотношение 10% самых богатых и 10% самых бедных) широко используется во всем мире? Самая богатая прослойка людей в развитых государствах за последнее время резко расширилась, там просто огромное количество миллионеров. К тому же увеличилась и численность чрезвычайно высококвалифицированных наемных работников (как менеджеров, так и профессионалов), и соответственно их зарплата. Словом, там “высшие” слои составляют 12—15%, а в России всего 2—3%.
Как видите, у нас ситуация качественно иная, и сравнение доходов верхнего и нижнего децилей практически ничего не дает. Когда мы берем децильный коэффициент на Западе, то эти 10% представляют собой сравнительно однородную группу, у которых доходы примерно одинаковы. В России же верхние 10% можно поделить на две, а то и три категории: 2—3% — это действительно богатые люди...
— А остальные 7—8%?
— Мы специально занимались этим вопросом, я могу описать, что имеет “серединка” этой десятки, та, которая на уровне 95-го процента. Живет в панельном 16-этажном доме в 3-комнатной квартире площадью 75 кв. метров на троих. Имеет 12 предметов личного пользования: холодильник, видеомагнитофон, автомобиль, пылесос, стиральную машину, компьютер, музыкальный центр, кухонную и т.п. бытовую технику.
То есть ничего “эдакого”, сверхъестественного нет. Нет посудомоечных машин, кондиционеров — все это начинается с 97—98-го процента. Как видите, не бог весть какой уровень жизни. 5 видов платных социальных услуг: ребенок ходит в музыкальную школу, семья может себе позволить обращаться по мере необходимости к врачу, в свободное время сходить в кино или в кафе, съездить куда-нибудь в отпуск хотя бы раз в два года.
И когда для выяснения дохода верхней “десятки” 95-й процент начинают выравнивать с 98-м, где баснословные доходы, личные яхты, заводы, газеты, пароходы, поля для гольфа, мы в прямом смысле получаем среднюю температуру по больнице. Смысл этот децильный коэффициент, как инструмент анализа, теряет, его сложно рассматривать как содержательный показатель.
— Это по России, а какая ситуация по Москве?
— Самые богатые люди обитают в столице, поэтому те, кто “застолбился” на 95-м проценте по России, в нашем городе оказывается примерно на 75-м проценте. При этом верхние 20% в Москве очень растянуты по уровню благосостояния. И если где-нибудь в Пензе человек, купивший квартиру за 200 тыс. долларов, считается уже магнатом, то в Москве за эту сумму мало что приобретешь.
Казалось бы, денег в верхней четверти москвичей достаточно много, но эти люди даже часто не догадываются, что они относятся к верхушке “среднего класса” — ведь над ними огромная надстройка социального неравенства, глубочайшей социальной дифференциации. И у них реальное ощущение, что они социальные аутсайдеры. Их, например, мучает вопрос: почему такой разрыв в доходах наемных работников, если уровень квалификации достаточно близкий. Что здесь влияет — связи, допуск к нефтяной трубе или еще что-то?
— А как наше общество относится к пропасти в доходах?
— Малообеспеченность, бедность и нищета — понятия в России весьма условные. Впрочем, как и рассуждения о богатстве. Не зря ведь бытует пословица: у кого-то щи пустые, а у кого-то жемчуг мелкий. Например, наличие в семье цветного TV не говорит ни о чем. А вот его отсутствие говорит о многом. К неравенству в доходах мы относимся достаточно толерантно, если источники неравенства легитимны. Многие считают, что разрыв в зарплате директора предприятия и среднего рабочего должен составлять 4—5 раз. А уровень бедности должен быть вдвое ниже, чем средние доходы. Т.е. зарплата директора в 8—10 раз может превышать уровень бедности, тогда все будет тип-топ. Кстати, это тот норматив, который соответствует многим развитым странам.
— Социологи анализировали другие причины недовольства граждан, эти “гроздья гнева”?
— Как я уже сказала, люди чаще недовольны не своей зарплатой, а местом в обществе, системой, в которой чудовищное неравенство доходов не объясняется абсолютно ничем. Это касается и межотраслевого неравенства. Взять уборщицу, бухгалтера или секретаря — они есть абсолютно везде. Ну так вот, различие зарплаты в разных отраслях может быть свыше 20 раз. Уборщица в сельском клубе и уборщица в “Газпроме” — обязанности близкие, но зарплата, как нетрудно догадаться, разная. Легитимно ли это, если уборщица в “Газпроме” получает больше директора школы? Население такие перекосы воспринимает как издевательство.
— Значит, и доходы растут, и протестного потенциала на улицах нет, а у нас в умах разброд и шатание? Так получается?
— Люди еще готовы мириться с тем, что они живут достаточно скромно. Ведь мы часто сами не хотим особенно “напрягаться”, чтобы жить лучше, — такая жизненная мотивация пока еще не из нашей культуры. Для многих главное, чтоб их, как говорится, не трогали, оставили в покое. Однако при этом гражданам обязательно надо, чтоб:
если ребенок захочет чего-то добиться в жизни и готов для этого приложить усилия, то он смог, что называется, “выбиться в люди”; если они сами захотят того же, чтобы для этого существовали хоть какие-то объективные возможности.
Когда в 90-е годы была очень сложная ситуация, роль буфера сыграли открывшиеся каналы восходящей социальной мобильности — своего рода “социальные лифты”. Появилось много вакансий для людей высококвалифицированных, они начали делать карьеры и состояния. Полностью поменялась работа в банках, переформировались бухгалтеры — это уже не прежние счетоводы. Риэлторские, консалтинговые и другие фирмы возникали из ниоткуда, и те, кто хотел изменить свою жизнь, сделали это.
Что имеем сейчас? Новые профессиональные структуры в экономике сформировались, и эти сегменты не расширяются. Значит, этот канал захлопнулся. Там работает молодежь, а подрастающее поколение своего места под солнцем найти не в состоянии. Частично этот сегмент сохранился еще в Москве, но сюда едут со всей страны, на рынке труда образуется демпинговая ситуация, падают зарплаты…
С другой стороны, малый бизнес как канал для повышения уровня благосостояния тоже закрылся, “входной билет” туда резко подорожал. Если раньше можно было раскрутиться с 5 тыс. долларов, а иногда и с 500, то сейчас меньше чем с 50 тыс. “баксов” нечего даже пытаться. При этом никаких гарантий на будущее — прессинг чиновников на местах растет, так же как и бесправие простого человека.
— Но что делать? Традиционный русский вопрос. Кому жаловаться?
— Спросите что-нибудь полегче! Раньше на рядовых чиновников можно было жаловаться в райисполком, на райисполком — в райком, на райком — в обком и так до самого комитета партконтроля. Свою роль играли органы печати, телевидение… Сегодня СМИ утратили организаторскую функцию, и жаловаться некому. Идти в суд, как предлагают властные структуры? Для нас это непривычно. Да и если все мы хлынем в суды по своим большим и малым “болячкам”, им мало не покажется, они и без того захлебываются в уголовных и гражданских делах. Система просто остановится в параличе.
Получается парадокс: все вроде бы улучшается, но у людей растет недовольство, ощущение “что-то не так, не за то боролись”. И реальных инструментов повлиять на ситуацию у людей нет. Партиям они не верят, в системе органов госвласти нет контрольных комитетов, куда можно было бы жаловаться. Говорят, в 2006 году больше миллиона жалоб поступило... в ФСБ! Представьте, насколько людям некуда жаловаться на беспредел, если они обращаются в ФСБ!
— Да, пессимистическая картина… А мы говорим про долгожданную стабилизацию!
— Это новая ситуация даже по сравнению не с советскими годами, а по отношению к реалиям 90-х годов, когда каждый еще жил надеждой.
* * *
— Кстати, нынешняя городская беднота отличается от советской? И была ли в то время беднота?
— Беднота была, но она называлась малообеспеченным населением. Однако бедные в то время имели доходы, которые позволяли им не быть социально исключенными из общества. Они, допустим, не ходили по ресторанам, но их дети учились в школе, имели те же жизненные шансы, что их товарищи из более обеспеченных семей.
Когда произошла либерализация цен с одновременной конфискацией денежных вкладов, большинство населения, если сравнивать со старыми нормативами, оказалось за чертой бедности. Государство отреагировало тем, что изменило черту бедности. Это позволило тех, кто раньше считался бедным, перевести в разряд малообеспеченных, а тех, кто оказался в состоянии глубокой нищеты, рассматривали как бедных.
Методика расчета прожиточного минимума до сих пор такова, что мы не вышли на советские стандарты. Не помню точно, но уж тогда на мужчину в год не полагалось по 2 пары носков и по три пары колготок на женщину, как сейчас. Или когда для пенсионеров закладывается по 4 яйца в неделю, а для них, по медицинским соображениям, больше 2 недопустимо. Но яйца дешевые, что само по себе снижает стоимость потребительской корзинки. Легче набрать калории за счет яиц, чем, допустим, включая в рацион лишних 100 граммов мяса.
В общем, глубина бедности резко усилилась. Появились люди, которые живут в такой нищете, какая реально в Советском Союзе и массовым слоям населения не снилась: ветшает имущество, в негодность приходит бытовая техника, у людей начинает ухудшаться здоровье — а это дополнительная статья расходов. Начинается порочный круг или снежный ком, как хотите.
Люди теряют привычные социальные контакты. Сначала им помогают из жалости. Потом они начинают надоедать и раздражать, от них шарахаются, как от заразных. После того как меняется среда общения, наступает переход “в другое сословие”, начинается маргинализация, “опускаются руки”. Сами респонденты на вопрос “что такое бедность?” часто отвечают: “Бедность — это потеря завтрашнего дня”. Хотя, казалось бы, должны говорить, что бедность — когда ребенку ботинки не на что купить, чтобы ходить в школу, или когда нет возможности починить сломавшийся телевизор.
Мы детально изучали эту среду. Многие делали акцент на психологическое состояние: “Бедность — это когда руки уже опустились”. “Бедность — когда потухшие глаза и ни во что не веришь…”
Мой совет: можно быть ситуационно бедным, но нельзя оставаться в бедности долго, в этом случае неизбежна маргинализация и переход в качественно иную категорию — социально исключенных. Известны даже сроки, в течение которых человек скатывается на самое дно жизни: 5—7 лет. По Виктору Гюго, это уже отверженные, в силу разных обстоятельств они вне общества, выброшены из него. У нас это большая часть населения, около 15—17%.
— Не думал, что их так много. А каков процент просто бедного населения?
— По данным Госкомстата, около 30 млн. человек. По Москве мы специальных исследований не проводили. Думаю, процентов 15 наберется. Есть несколько характерных особенностей, одна из них — опережающая динамика ухудшения положения по отношению к остальным слоям населения. Условно говоря, в серединке нашей вертикали, на 50-м проценте населения, четверть опрошенных будет говорить, что положение улучшилось, еще четверть — что ухудшилось, а 50% — что оно осталось стабильным. Но если, к примеру, 40% в какой-то группе говорят, что положение ухудшилось, 50% — что оно такое же скверное, как было, и только 10% считают, что дела у них поправились, — это и есть опережающая динамика ухудшения.
По России людей, находящихся в такой ситуации, 35—38%. 20% из них безнадежно бедные, а 15—18% — вполне нормальные люди, работающие, семейные, достаточно образованные, словом, никакие не маргиналы. Стечение обстоятельств и еще неверная государственная социальная политика поставили их в такие условия. У нас ведь рождение второго ребенка в семье (особенно если родители, скажем, бюджетники) может поставить папу и маму на грань выживания. Хотя такого не должно быть в принципе. Но в России это происходит, хотя, надеюсь, в связи с принятием нового курса демографической политики и повышением размера пособий на детей эта ситуация исправится.
— Наверное, мы родились не в то время?
— Возможно, но, как сказал поэт, времена не выбирают, в них живут и умирают...
Вступайте в нашу группу Новости Кемеровской области в социальной сети Вконтакте, чтобы быть в курсе самых важных новостей.
всего: 1688 / сегодня: 1
Все на
© 2023 ИА «Город Nовостей»
8 (3843) 335-003
novosti.n@rdtc.ru
Свидетельство о регистрации средства массовой информации ИА № ФС77-71263 от 17 октября 2017 г.
Правовая информация.
При использовании материалов сайта обязательно наличие активной ссылки на первоисточник. Подробнее о правилах цитирования материалов ИА "Город Nовостей" здесь.
Проект ООО «РЦТК» - безлимитный Интернет в Новокузнецке в офис , домой и в частный сектор. Дешевые тарифы, подключение в короткие сроки.
Комментарии /2
После 22:00 комментарии принимаются только от зарегистрированных пользователей ИРП "Хутор".
Авторизация через Хутор: